Протоиерей Иоанн Юшин: «Главная задача духовника – приводить казаков к вере»

Сегодня в рубрике «Епархия в лицах» мы знакомим читателей с протоиереем Иоанном Юшиным, настоятелем Пантелеимоновского храма города Кургана, руководителем отдела по взаимодействию с казачеством Курганской епархии.

Из семьи фронтовика

- Отец Иоанн, в какой семье вы выросли?


- В многодетной. В семье родилось десять детей, но первые две сестры умерли маленькими. Я родился 26 января 1959 года и был предпоследним ребёнком, после меня ещё сестра родилась в 1962 году. Родители мои были преклонного возраста, отец 1913, мать 1916 года рождения. Отец был фронтовик. Никто мне не верил, когда я говорил, что он под Сталинградом воевал. Я, будучи студентом, как увижу, что отец идёт, кричу: «Папка!», а мне ребята говорят – это твой дедушка. Их родителям по 38 лет было, а моему папе – за 70 (улыбается).


Семья была верующая, особенно мама. Она несколько раз в год отпрашивалась у отца и ездила в храм Смолино на исповедь и причастие. Но крестили меня не в детстве, а в 1977 году, перед армией. Мама мне сказала – окрестись, чтобы, когда будешь служить в армии, я за тебя могла молиться. Специально срок крещения подгадали так, что оно случилось за неделю до моего призыва, потому что меня должны были призвать в погранвойска, а туда бы не взяли, узнав, что я крещён. Так что этот факт мы не афишировали. Но дома мы всегда отмечали Пасху, Рождество. Помню, отец на Пасху встанет, слёзы текут: «Христос воскресе!», а мы: «Воистину воскресе!». Он был рыжий, работал ветеринаром, и всю войну-то прошёл ветеринаром.

Меня крестили в Смолино, в самодельной купели из нержавейки. Позже, когда там сделали новую купель, мне эту отдали, и я в ней много лет крестил людей в Мокроусово, и всем говорил, что сам тоже в этой купели крещён (смеётся).

Летом – в поле, зимой – в столице

- Сначала мы жили в селе Воскресенское Половинского района, потом переехали в село Сумки. Там я окончил в 1976 году школу и до призыва в армию год отработал директором сельского клуба. Я не имел специального образования, но был активный, участвовал в школьной самодеятельности, в совхозной агитбригаде, в конкурсах типа «Алло, мы ищем таланты!». Моей специализацией был оригинальный жанр – клоунады, фокусы и пр. За год работы в клубе получил хороший управленческий опыт.


Затем меня призвали в армию. Служил в пограничных войсках. После службы год отработал грузчиком в Кургане на комбинате «Синтез». Мама к тому времени уже умерла, отец был пенсионером, а мне нужны было после армии приодеться. За год всё необходимое себе купил – костюм, ботинки и пр., и поступил на рабфак Курганского сельхозинститута. Через год стал студентом агрономического факультета. Учился я очно, получал повышенную стипендию, хотя, честно признаться, в школе был троечником. Это мне мешки ума придали – за год работы грузчиком решил, что даже за большую зарплату грузчиком быть не хочу (смеётся).

В 1986 году окончил институт, и меня пригласили в науку – старшим научным сотрудником Курганского НИИ зернового хозяйства. Я был единственным специалистом по озимой пшенице на три области – Курганскую, Челябинскую, Свердловскую. Потом заведовал там же, в институте, химической лабораторией биологической регуляции роста растений.


Пять лет отработал в институте, и одновременно - пять лет в Москве, то есть, летом в поле, зимой – в столице. В Москве в лаборатории растений исследовали зимостойкость. Заведующей была доктор биологических наук Тамара Ильинична Трунова, и я там проводил свои исследования на электронном микроскопе, с анализами, то есть, делал то, что в наших лабораториях не сделать было. После промораживания препаратов в азоте оттаивание клетки шло с периферии, ядро оставалось замороженным, должна была наступить смерть, но она не наступала. И я тогда подумал: есть что-то такое, что выше материальных законов.


А ещё у меня уже тогда появилась стойкая привычка: каждую субботу и воскресенье я садился в метро, выходил на случайной станции Садового кольца и ходил по находящимся там храмам. Сначала меня там бабушки ругали, что я руки в карманах держу. Я ведь ничего не знал и не умел молиться, но меня тянуло в храм. В церкви на станции «Бауманская» познакомился с женщинами из свечной лавки, они мне разрешали посидеть в уголочке, подремать, когда приходил промокший, я даже оставлял у них на хранение купленные для дома вещи – в Кургане-то дефицит был.

 

Поп с хомутом на шее

- С 90-го года стал активно ходить в храм Смолино. Сначала был послушником, а в 1991 году устроился туда агрономом-овощеводом. Мы разрабатывали большой участок возле храма, мне довелось строить первую башню (с правой стороны). Она двухэтажная. Для чего строил? Да потому что пережили наводнение 1994 года, когда у нас многое было попорчено водой, вот и решили построить башню, куда в случае необходимости можно было убирать вещи.

Моя работа не ограничивалась только агрономией, я там и на клиросе пел, и кочегарил, и Дедом Морозом был.

Общался с отцом Григорием Пономарёвым, он к нам, молодым, приходил – просил засохшую от краски кисточку размочить, чтобы что-то там покрасить. А мы смотрим, что её уже не размочить, сходим, купим, подаем ему: «Отец Григорий, такая устроит?». «Да, устроит!»


В октябре 1994 года владыка Михаил меня рукоположил в диаконы, через 40 дней - в священники. Служил я в Александро-Невском кафедральном соборе. С 15 февраля 1995 года меня направили настоятелем Троицкой церкви села Большое Курейное Макушинского района.

Получив назначение, я благословился у владыки, а потом пошёл к отцу Григорию, чтобы получить благословение и у него, как у старейшего священника епархии. Он меня пригласил за стол, чаю попили, поговорили. Он меня благословил, и я уехал. 25 октября 1997 года отец Григорий и матушка Нина отошли ко Господу. Мне довелось снаряжать священника в последний путь, и за это получил на память два его облачения и старинные круглые коробки для кинобобин, куда он камилавки складывал, с газетами за 1936 год и другими документами. Одно облачение осталось у меня, всё остальное (документы, зелёное облачение, подризник фиолетового цвета) отдал в музей Далматовского монастыря, где оформлена экспозиция о жизни отца Григория.

На мне, одном-единственном священнике, тогда была ровно половина Курганской области, начиная от Варгашей и на восток. Б. Курейное от райцентра Макушино находится в 70 км. До Петухово я ездил на электричке, а до Макушино добирался пешком или на попутках. Понял, что одному плохо, тяжело, стал открывать приходы.

Потом у меня появился первый транспорт – лошадь. Но сбруи не было, мне её дали в одной организации, которая углём занималась. Я приехал, мне отдали хомут, чересседельник, вожжи. Приехал я на электричке со всем этим добром, до перекрёстка на Б. Курейное меня добросили, а дальше пошёл пешком. КАМаз остановился, водитель буквально выпал из кабины от хохота – первый раз в жизни живого попа встретил, и то с хомутом на шее…


Позже у меня появился старенький уазик, потом жигули-шестёрочка, стало легче по районам ездить, открывать приходы, оборудовать их. Чтобы можно было Литургии служить, просил из епархии присылать священников. Сперва мне отца Георгия Красникова дали на Петухово – я там первый приход открыл, Петуховский народ был подготовленный, воцерковлённый. Они всё знали, потому что утром на электричке ездили в Петропавловск на службу, вечером возвращались домой. Я удивлялся этому – в других районах всё с нуля надо было начинать. Нам отдали помещение мастерской, я зашёл туда, а подо мной пол провалился. Сделали ремонт, стали служить, хоть и неудобно было, но это был первый приход, открытый мною.

В 2002 поступил в семинарию Екатеринбурга, окончил её. Я со смехом говорю: у меня четыре образования, из них два духовных, одно бесовское - университет марксизма-ленинизма, второе Божие – семинария.

В 2015 году окончил КГУ, потому что в семинарском образовании не хватило психологии и педагогики. Сейчас их тоже ввели, но тогда не было. Психология и педагогика (их, кстати, никак не различить) – это искусство общения с человеком. Нам, будущим специалистам-руководителям коллективов при советской власти в институте два курса читали историю КПСС и научный коммунизм. Мы считались сельской интеллигенцией, а какая мы интеллигенция, если не знали, как даже собственного ребёнка воспитывать, не знали возрастной психологии, законы формирования коллективов. Нам только про «честь и совесть нашей эпохи» долбили.


Так и отслужил на востоке области 26 лет. За это время были открыты приходы в Лебяжье, Мокроусово, Макушино, Петухово; начал работу по открытию в Частоозерье, отец Георгий её завершил.

Потом написал прошение о переводе в Курган по состоянию здоровья: глаз правый вытекал, на почках операция была, не желательно много ездить и мёрзнуть. Меня перевели в Порт-Артурский храм в 2019 году, там год отслужил, потом перевели настоятелем в Пантелеимоновский храм.

В этом году исполнится 28 лет с моей хиротонии.

Казачий духовник

- Как в вашей жизни появилось казачество?

- Я служил в Б. Курейном, а рядом в 20 км – село Неверовка, ныне станица Неверовская. Директором совхоза был Александр Николаевич Зайцев, будущий атаман. Казачества тогда ещё не было, но мы с Зайцевым дружили. С его сестрой Валентиной мы учились на одном курсе, с ним тоже познакомился. Он приходу очень активно помогал. Наш первый транспорт – лошадь – он дал. Приход держал хозяйство (две коровы, поросята, около 20 коз, индюки, один год держали около 800 бройлеров), потому что другого дохода у нас не было, за неделю в кассу поступало всего по 300-400 рублей, за месяц – 1,5-2 тысячи, из них 800 рублей – налог в епархию. Руководители хозяйств поддерживали нас, пока была возможность. Но потом хозяйства полностью развалились, и мы тоже не стали держать скотину, у нас не было техники, сена не накосить, не привезти.


Когда казачество возникло, я по старой дружбе окормлял его, без всяких указов и послушаний. Ездил в Неверовку, крестил казаков. Но в 2012 году владыка Константин написал указ о том, что мне даётся послушание окормлять казаков, что я и делаю до сих пор.

- Что главное в послушании духовника казаков?

- Приводить казаков к вере, воцерковлять их - вот самое главное! Шашкой они сами, без меня научатся махать, многие из них прошли армию, стрелять умеют. Самое главное – привести к вере, потому что казаки – народ непростой, шебутной, своеобразный. Поэтому я каждый год в феврале-марте (исключением стала пандемия) провожу с ними «ликбез» по православной вере.


Надо понимать, что есть государственный реестр, и те казаки, которые входят в реестр, являются запасом для вооруженных сил. Для них Президентом установлена форма, регламентирована уставами. До 2021 года звания до капитана (подъесаула) мог войсковой атаман, в данный момент генерал Романов, звания выше – устанавливал только полпред. Сейчас может присваивать верховный атаман Далуда. Поэтому тот же Попов никакой не генерал был! Общественные казаки не имеют права носить форму, а их основная задача – заниматься патриотическим воспитанием молодёжи, чем они не занимаются, а только пиарятся в каких-то культурных мероприятиях. Лес воруют, молодёжь спаивают, дорого у них ничего нет, и поэтому мы от них всегда дистанцинируемся. Казаки казакам рознь, а люди разницы не видят. Среди тех есть люди, отсидевшие за распространение наркотиков, за другие тяжкие преступления. Мы же ничего такого не делаем, а они на нас бросают тень. Поэтому я стараюсь при каждой возможности объяснять разницу между реестровыми и нереестровыми казаками.


В данный момент, курганские казаки - единственные во всём казачестве России несут пограничную службу. В год они производят до 10-12 задержаний нарушителей границы. Три человека за это награждены именным холодным оружием Управлением ФСБ по Курганской и Тюменской областям. Сами понимаете, такие награды дают не за бабушку, которая пошла за грибами и заблудилась в лесу. Граница никогда не бывает спокойной, может быть только обманное спокойствие. Обязательно кто-то ищет путь незаконно пройти и пронести.


Два года назад 5 марта 2020 года мы с владыкой Даниилом присутствовали на встрече с губернатором Вадимом Шумковым, там докладывали силовики, в том числе – пограничники. По их словам, 80% задержаний нарушителей приходится на казаков, из них 50% - непосредственные задержания, остальная часть – за счёт переданной ими информации. К примеру, казак в поле пашет и видит, что кто-то посторонний идёт или едет, один он не полезет к нарушителям – его просто закопают, но сообщит на заставу, и по его сигналу пограничники задерживают нарушителя. У нас 600 выходов на границу вместе с пограничниками, и когда казаки идут в качестве вспомогательной силы, то получают оружие, а в обычное время всё оружие казака – это шашка.


К сожалению, служба наша не оплачивается, всё на энтузиазме и на стараниях атамана Александра Зайцева держится – форма, транспорт, бензин. У нас заключены договоры о сотрудничестве не только с пограничниками, но и с МЧС – казачьи пожарные расчёты участвуют в тушении пожаров, 9 казаков награждены за это. Но опахивают они поля за свой счёт! И с молодёжью мы много работаем, проводим мероприятия, участвуем в соревнованиях различного уровня. Сотрудничаем и с полицией – казаки участвуют в патрулировании вместе с полицейскими, придают патрулю вес и авторитет.


Многие наши казаки окончили двухлетние и трёхлетние катехизаторские курсы, продолжаем подбирать среди них слушателей на курсы. В основном, стараемся обучить на курсах офицеров. Конечно, казаки разбросаны по области, их трудно собрать даже на двухдневные «ликбезы», так что на курсах учатся, в основном, жители Кургана, да и то не все, у многих такая работа, что нет возможности посещать занятия.

30 лет назад нам пообещали, что казачество будет считаться государственной службой, но до сих пор обещание остаётся обещанием. За 30 лет нас только обязали уставы несколько раз перерегистрировать, а больше ничего не изменилось. Хотя существует концепция развития казачества, меня с Зайцевым часто приглашали в администрацию области, особенно при А.Г. Кокорине, раз в квартал, но на этих совещаниях за нас отчитаются, всё за нас скажут, а нам даже слова не дадут.

- У вас тоже есть казачьи звания и награды?

- Да, согласно указу Патриарха, священники, окормляющие казачество, должны вступать в его ряды. У меня воинское звание старший лейтенант, поэтому я получил равноценное казачье звание сотник. Есть у меня две казачьих награды – одна юбилейная медаль, другая - медаль «За особые заслуги» (с барельефом «Цесаревич Алексей»). Ещё есть юбилейная медаль «100-летие восстановления Патриаршества в Русской Православной Церкви» - меня, как руководителя отдела наградили.

Коллекция пасхальных яиц

- Отец Иоанн, вы известны своей коллекцией пасхальных яиц. Как возникло это увлечение?

- Как-то мне подарили яйцо, потом ещё одно. Я тогда и подумал, а почему бы не начать их собирать? В общей сложности уже 20 лет занимаюсь этим. Собирать коллекцию помогали друзья, привозили мне яйца из разных стран – Суматры, с Кипра, с Греции. Изготовлены из разных материалов – дерево, стекло, камень, солома, даже резиновое есть. Даже плоские яйца есть! Есть музыкальные, есть уникальные по технологии: на страусинном яйце сделана гравировка в виде жирафов, они прокрашены. Сперва яйцо обмакивают в воск, потом делают рисунок, красят. Есть у меня копия древнего иерусалимского пасхального яйца, его нашли при раскопках и передали в английский музей.


Много лет я сотрудничал с домом творчества города Смоленска, они начинали с простых керамических яиц, а окончили майоликой. В городе Вятка мощный завод сувениров, я с ними списывался, заказывал авторские экземпляры по мотивам народных сказок – Иван Царевич, Емеля со щукой, Алёнушка с братцем. Много яиц местных умельцев – женщина из Мокроусово сделала мне яйцо с аппликацией из соломки; есть яйцо, украшенное тканью от священнических облачений. В селе Чернавском женщина учила ребятишек, они яйца бисером оплетали, уникальные вещи, ребятишки делали лучше, чем мастера из художественного салона, при этом, продавали за бесценок. В Белгороде я тоже бисерные яйца покупал, но у них другая технология, они из папье-маше яйца делают и приклеивают на него бисер. Из Гусь-Хрустального, куда я ездил за паникадилом, привёз яйцо на подставке, оно крутится, светится разноцветными огнями. Такое ощущение, что внутри его водоросли, а по стенам идут разноцветные блики.


Но сейчас я всем говорю – не покупайте и не дарите мне яйца. В этом не все разбираются, а у меня уже нет места для случайных экземпляров. Я сейчас предпочитаю приобрести не 10 абы каких яиц, а одно, но достойное, уникальное для моей коллекции. К примеру, в Троице-Сергиевой лавре как делают – сначала на яйце рисунок выжигают, а потом раскрашивают, золотят, смешанная технология.

- Ваша коллекция не лежит без дела, я знаю, что вы знакомите с ней детей воскресных школ.

- Да, конечно! Коллекция один раз экспонировалась на выставке «Добрый свет Рождества», в районных Домах творчества устаивали пасхальные выставки для детей. Я только большие выставки не люблю – у меня около 600 штук, они на полках расставлены, надо их собрать, сложить в ящик, упаковать, а потом обратно расставить по стилю. Мне приходится 500 раз залезать и слезать, чтобы всё расставить. Да и руки не сразу доходят, вот и стоит всё месяцами в коробках.


Скучно жить, если ничем не заниматься для души. Когда гости приезжают, начинаешь рассказывать, всем интересно. Я ещё и шучу: показываю резиновое яйцо цвета слоновой кости, расписанное в африканском стиле, говорю, что оно тяжелее свинца, что им можно человека убить и бросаю в кого-нибудь, а когда яйцо отлетает, говорю – какой у тебя лоб крепкий, даже яйцо отлетает. Конечно, все сначала визжат от неожиданности, а потом смеются.

- А до этого вы что-то коллекционировали?

- Когда учился в институте, мне от деда, который был купцом, осталась коллекция денег. Дед после революции всё своё добро отдал, и его не репрессировали. Мало того – позже поставили заготовителем в Половинке. И благодаря этому даже в голодные годы семья не бедствовала. Тогда я немного увлёкся нумизматикой, однокурсники помогали, приносили разные монеты. Эта коллекция у меня есть до сих пор, но я ей не занимаюсь, разве что-то попутно попадёт. Лет 5 назад в Москву ездил, останавливался у своих духовных чад, они мне подарили набор олимпийских монет. Узбеки, работавшие в Кособродске, привозили мне свои национальные деньги, казахстанские теньге знакомые привозили. То есть, случайное пополнение коллекции идёт, но целенаправленно я нумизматикой не занимаюсь.


В наводнение 1994 года попала храмовая библиотека Смолино. Я у настоятеля спросил, что книгами делать, он сказал – если их спасёшь, то будут твоими. Но я не все спасённые книги себе оставил, часть вернул в библиотеку в Смолино. Потом к этой коллекции я добавлял другие – покупал, выменивал. Есть издания 1700-х годов, у них листы с водяными знаками. Все мои гости сразу обращают внимание на толстые тома с застёжками.


Коллекционирование расширяет горизонты. На моей коллекции яиц защитила диплом Санкт-Петербургского факультета журналистики Анна Воинкова. С её родителями, живущими в селе Байдары Половинского района, я давно знаком.

- Пантелеимоновский храм – какой по счёту у вас, как настоятеля?

- Четвёртый. Настоятелем я был в храмах Б. Курейное, Макушино, Мокроусово.

- Где труднее служить – в селе, в районе, в городе?


- Конечно, в сельском храме. Там в прямом смысле нужно выживать. Прихожан мало; если сложился контингент в 10 человек, они только и ходят, для остальных житейские дела важней. Я пытался, по домам ходил, приглашал, убеждал, но люди не идут. Без хозяйства сельскому приходу не прожить, а сейчас хозяйство содержать очень сложно. Надо иметь набор техники, которую тоже надо содержать, а это неподъёмно. Да и главная задача священника – служить, а не хозяйством заниматься.

Беседовала Татьяна Маковеева.